С момента появления российские предприниматели стали объектом изучения социологов и экономистов. Начиная с создания в 1986 г. первых кооперативов, они были в центре дискуссий в средствах массовой информации и специализированной прессе, поскольку сама идея работы «на себя», а не «в интересах страны» казалась кощунственной. Проводилось множество опросов общественного мнения[1], посвященных восприятию предпринимательской деятельности и образу самих предпринимателей в глазах населения, результаты которых показали трансформацию этого образа от полностью негативного в начале перестройки (1986 — 1989 г.) до весьма притягательного для значительного числа опрошенных и, в частности, для молодежи и школьников[2](для возрастных групп старше 50 лет этот образ сохранил негативную окрашенность). Значительная часть исследований, так или иначе затрагивавших проблему предпринимательства, в действительности имела своим предметом изучение экономического поведения населения: диспозиций относительно инвестиций «свободных денег», приобретения акций и т. п., но не конкретный анализ предпринимателей.

В центре нашего исследования находится анализ конституирования социальной позиции российских предпринимателей. Объектом изучения является объективирующая эту позицию выборочная совокупность владельцев частных или приватизированных предприятий[3]. В течение анализируемого периода (1987 — 1995 г.) и даже за время проведения самого исследования предмет изучения подвергся многочисленным трансформациям, что, естественно, повлекло за собой изменение его границ.

Можно условно выделить четыре этапа становления социальной позиции предпринимателей:

Первый (1986 — 1989 г.) — первые, создававшие НТТМ, кооперативы в области бытового обслуживания и общественного питания, возрождение ремесленничества (в форме ИТД).

Второй (1989 — 1991 г.) — переход в сферу предпринимательской деятельности специалистов и руководителей подразделений государственных предприятий и учреждений, — так называемого «второго эшелона», — переход, последовавший за банковской реформой, созданием системы бирж, массовым открытием малых предприятий и кооперативов при крупных экономических субъектах с государственной формой собственности, распространение совместных предприятий с участием иностранного капитала.

Третий (1991 — 1993 г.) — «пик» численности мелких и крупных частных фирм и приход в ряды предпринимателей руководителей «первого эшелона», последовавший за официальным утверждением института частной собственности, массовой приватизацией промышленных предприятий, кризисом отечественной индустрии, радикальным обновлением административной системы России (после распада Советского Союза).

Четвертый (1994 — 1995 г.) — рекомпозиция поля экономики, сопровождающаяся изменением профиля деятельности предприятий, постоянные переходы предпринимателей из одного сектора экономики в другой, заметное снижение частоты создания новых предприятий.

Социальные ресурсы, лежащие в основании конституирования сектора частных предприятий

Анализ интервью, собранных в процессе исследования, показывает, что относительная значимость отдельных видов капиталов, которые могут быть инвестированы в частные предприятия, неравноценна в различные периоды становления данного сектора экономики. Экономический капитал, который, казалось бы, должен быть основополагающим при основании предприятия, в ряде случаев играет второстепенную роль. Этот парадоксальный факт обнаружил себя в период создания малых предприятий типа НТТМ и молодежных центров (1986 — 1990 г.), но он также проявился и при ваучерной приватизации и акционировании госпредприятий (1992 — 1994 г.). Для центров НТТМ это связано с передачей в их пользование помещений и оборудования комитетов комсомола и партии, для малых предприятий, созданных в большом количестве при крупных промышленных или научно-исследовательских государственных учреждениях — с обеспечением не только материальной базой, но и заказами на научно-исследовательские и опытно-конструкторские работы; при ваучерной приватизации госпредприятия — с практически бесплатной передачей готового предприятия со всеми его ресурсами материально-технического и кадрового характера. Но аналогичная ситуация наблюдалась также в 1990 — 1991 г., во время реформы банковской системы: в частную собственность передавалась не только материально-техническая база, но — что значительно важнее — клиентура банков с их госкредитами и т. п. Во всех этих случаях «новые собственники» не инвестировали (или почти не инвестировали) собственного экономического капитала — первостепенную роль здесь играли неэкономические его виды. Значение и объем инвестированного экономического капитала различны для руководителей госпредприятий, реконвертировавшихся в частные предприниматели, и для предпринимателей, перешедших в сектор частной экономики с доминируемых позиций сектора государственной экономики.

В целом, необходимо отметить, что все исследования экономической элиты в России встречают большие трудности в сборе данных, касающихся оценки объема экономического капитала предприятия. Практически невозможно получить достоверную информацию о финансах, которыми располагает предприниматель, о его годовом доходе или о принадлежащей ему собственности. Поэтому для классификации предпринимателей приходится пользоваться лишь косвенными показателями. При этом из-за инфляции практически невозможно сравнивать между собой созданные в разное время предприятия по их начальному или уставному капиталу, обороту и т. п. Отсутствие точных данных обязывает нас рассматривать все известные рейтинги наиболее известных российских бизнесменов, публикуемые в средствах массовой информации, как субъективные мнения относительно состояния одного из секторов экономического поля, поскольку в целом подобные публикации основываются на результатах опросов так называемых экспертов (экономических обозревателей газет, экономистов-аналитиков различных маркетинговых центров и коммерческих ассоциаций), классифицирующих предпринимателей в соответствии с собственными интересами и представлениями. Такого рода рейтинги служат конструированию и легитимации экономической и социальных классификаций, показывая кого следует, а кого нет относить к этой элите.

Анализ собранных интервью показал, что личный экономический капитал предпринимателя играет большую роль при основании частной фирмы, если тот находится в ситуации «новичка» (или парвеню) в экономическом поле: новый агент, пытающийся внедриться в субполе частной экономики (в определенный сектор рынка) и таким образом начать конкурировать с другими агентами, уже занявшими свои позиции в данном поле, должен оплатить «право входа», т. е. обладать неким капиталом, который он может инвестировать в экономическую игру. Когда речь идет об агентах, которые были интегрированы в поле экономики до начала рыночных преобразований, таких как, например, директора госпредприятий, а также о партийных и комсомольских функционерах достаточно высокого уровня, имевших прямым или опосредованным образом в своем распоряжении или под своим контролем предприятия, то «право входа» в субполе частной экономики может оплачиваться социальным или бюрократическим капиталом (институционализированные позиции, специфические профессиональные знания, навыки и опыт работы, персонифицированные деловые связи и т. п.). Когда же речь идет о вновь пришедших, то главную роль играет экономический капитал.

Следовательно, можно выделить два типа российских предпринимателей: тех, кто близок к государству (бывших хозяйственных руководителей и партийно-государственных функционеров), и тех, кто располагается целиком в сфере частного бизнеса (особенно «новички»)[4]. Это различение проявляется не только по отношению к экономическому капиталу и его роли в основании собственного предприятия, но также и в отношении других факторов конституирования российского патроната, в частности, стратегий развития предприятия, инвестиций, стилей жизни, воспитательных и образовательных стратегий семей этих двух типов предпринимателей.

Очевидно, что для мелких предпринимателей, начинающих свое дело «с нуля», важность экономического капитала неизмеримо возрастает: не имея ни прямого, ни опосредованного доступа к дефицитным ресурсам государства, они должны расплачиваться за свою интеграцию в поле экономики экономическим образом (деньгами или другими ресурсами, имеющими экономическую природу и происхождение), причем делать это каждый раз и даже там, где формально они не требуются. Чем меньше объем социального, культурного, политического или бюрократического капитала, тем больший «взнос» приходится платить. Так, если предпринимателями становятся профессионалы в своей области (архитекторы, журналисты или ученые), то они могут в качестве входной платы инвестировать в экономическую игру ресурсы неэкономического характера (технические заделы, разработки, проекты, патенты, социальный капитал в виде званий и дипломов, протяженных социальных связей, принадлежности к престижным социальным корпусам и т. д.) [5], что естественно невозможно для приходящих с низких социальных позиций и лишенных практически всех видов ресурсов, которые могли бы быть расценены как капитал в субполе частной экономики и обменены на экономический капитал в чистом его выражении (деньги, фонды и т. п.).

Роль культурного капитала в генезисе патроната

Основным в роли культурного капитала оказывается не просто сам факт наличия высшего образования у большинства нынешних предпринимателей, но обладание определенной совокупностью знаний, как инкорпорированной формой культурного капитала, и владение его объективированными формами: наличие библиотеки, произведений искусства, музыкальных инструментов и т. п. Важна и совокупность специфических знаний и навыков, относящихся к общей культуре (владение русским и иностранным языками, познания в области литературы и искусства, и т. п.), а также специфические культурные практики, усвоенные с детства, транслирующиеся через семью и ближайшее окружение[6].

В социалистических странах у представителей партийной номенклатуры не было никаких других противников в их борьбе за господство, кроме держателей культурного капитала. П. Бурдье, анализируя перемены, произошедшие с ГДР, пишет: «Все заставляет предположить, что в действительности в основе изменений, случившихся недавно в России и других социалистических странах, лежит противостояние между держателями политического капитала в первом, а особенно во втором поколении, и держателями образовательного капитала, технократами и, главным образом, научными работниками или интеллектуалами, которые отчасти сами вышли из семей политической номенклатуры» [7].

Значение культурного капитала в годы советской власти было очень велико не только по причине «выведения за рамки» экономического капитала, имеющегося во владении социальных агентов, но и в силу специфических механизмов формирования элит. В «истории культурного капитала» в СССР можно четко проследить две противоположно направленные тенденции: первая, характерная для послереволюционного периода, когда культурный капитал доминирующих в социальном поле стремительно сокращался, обеспечивая подконтрольность, управляемость и стабильность режима; вторая — характерная для брежневского (и более позднего) периода вплоть до начала горбачевских реформ — когда началось накопление культурного капитала и его заметный рост не только среди самих представителей партийной и хозяйственной номенклатуры, но особенно, среди членов их семей. Динамику наращивания образовательного капитала в рядах партийной номенклатуры характеризуют с одной стороны, увеличение числа членов ЦК КПСС, получивших второе высшее и поствысшее образование (в том числе, гуманитарное), а с другой — рост дипломированных специалистов с высшим партийным и комсомольским образованием[8].

Наращивание объема культурного капитала у представителей руководящих классов и номенклатуры выражалось не только в простом увеличении числа специалистов (чаще всего с высшим техническим образованием), но и в «косвенных» показателях: накопление знаний о западном образе жизни и усвоение западных стереотипов в отношении управления, организации досуга, быта, потребления и т. д. через путешествия, стажировки, поездки по комсомольской или партийной линии «для обмена опытом». Не менее важное значение имели и более простые, но фундаментальные процессы — обучение в «элитарных» школах (в основном спецязыковых школах и интернатах[9]), наличие больших домашних библиотек (формирующихся через распределитель), доступ в известные театры, закрытые кинопросмотры и т. п., что характеризует формы присвоения редких культурных благ, распространенные в привилегированных слоях. Рост культурного капитала в рядах руководителей и в других социальных группах, занимающих положение подчиненных (доминируемых) среди господствующих (формально этот рост отражался в фактах принятия закона о среднем образовании в 1972 г., а также широком распространении спецшкол в конце 70-х –начале 80-х годов, увеличении приема в вузы и т. п.), вызвали рост противостояния владельцев культурного и бюрократического капитала. Анализируя подобное противостояние, П. Бурдье отмечает: «Держатели образовательного капитала, конечно же, наиболее склонны к проявлениям нетерпимости и к протесту против привилегий владельцев политического капитала, они также наиболее способны к тому, чтобы направить против номенклатуры профессии, имеющие эгалитаристский или меритократический дух, лежащий в основании легитимности» [10].

Изменение относительного веса культурного капитала сопровождалось дифференциацией общества (в противовес прокламируемой социальной однородности) и стагнацией в его высших эшелонах. Политические и хозяйственные элиты стабилизировались, сменяемость в рядах номенклатуры резко снизилась. Средние и нижние ступени номенклатурной иерархии, не имея «достаточных» властных полномочий, делегированных им партийным аппаратом (т. е. делегированного политического капитала), обладали достаточно высоким культурным капиталом, чтобы не чувствовать себя в полной зависимости от аппарата (что как раз и отличает их более всего от сталинской номенклатуры). Доминируемые среди доминирующих, «второй эшелон» оказался в достаточно «тупиковой» позиции, не имея, с одной стороны, возможностей для карьерного роста, а с другой стороны — был лишен возможности владения собственностью и наращивания экономического капитала. Все это подтолкнуло его к пересмотру основополагающих принципов дифференциации и иерархизации социального пространства — номенклатурной иерархии с передачей своих прав доверенным лицам и к борьбе за создание новых позиций в социальном пространстве, гарантирующих занятие более высоких социальных позиций, т. е. собственно к «перестройке» и воссозданию частной экономики.

Советская бюрократия вчера и сегодня

Сам факт значительного присутствия бывшей номенклатуры среди предпринимателей уже не раз подчеркивался[11], однако социальные факторы, позволяющие и обеспечивающие переход прежних руководителей государственного сектора на новые экономические позиции, еще слабо изучены. Социологи зачастую ограничиваются констатацией высокого уровня образования и связями, сложившимися между функционерами государственной экономики в прежние годы. Мы попытаемся в данной статье дать более детальный анализ факторов, обеспечивающих успешное освоение бывшими «бюрократами» экономических позиций, основанных на частном капитале, и раскрыть природу специфических ресурсов, которые они смогли накопить за время работы на более или менее высоких государственных постах.

Прежде чем перейти к конкретному анализу интеграции в частную экономику бывших бюрократов, следует отметить некоторые важнейшие моменты истории советской номенклатуры. Под употребляемыми терминами «бюрократы» или «бюрократия» мы понимаем, прежде всего «номенклатуру», т. е. функционеров, занимавших известную совокупность руководящих постов советской партийно-государственной системы, постов, которым эта система делегировала полномочия по управлению определенными ресурсами общества, будь то ресурсы материального (государственная собственность), культурного (научные знания и средства их производства и распространения, предметы искусства и средства их производства и распространения и т. д.) или символического (разнообразные официальные номинации — звания, дипломы, сертификаты и др.) характера.

Вспомним, что в работе стихийно возникших после Февральской революции 1917 г. советов могли принимать участие все без исключения. Советы представляли собой своеобразный сколок с общины, дела в которой решались всем «миром», т. е. собранием всех заинтересованных. Иными словами, коллективные практики формировали «общую волю коллектива», оформлявшуюся в конкретные решения. Институционализация советов, завершившаяся в целом к августу 1917 г., превратила их из органа непосредственной демократии в орган демократии представительной: во-первых, из «клеточек» самоуправления суверенного народа совет превратился в выборный орган, в собрание представителей, которые хотя и не были еще профессиональными политиками и администраторами, но работали на постоянной основе; во-вторых, в советах повсеместно возникают исполнительные комитеты — «бюро» — с их специфической политико-административной компетенцией и специализированным языком, состоящие из освобожденных работников и избираемые не непосредственно доверителями (рабочими, солдатами, крестьянами), но самими членами совета — доверенными лицами доверителей.

Атомизированные агенты («народ») создали посредством делегирования советам полномочий решать свои проблемы новую социальную реальность — советскую власть, государственную силу, стремившуюся к монополии легитимного физического и символического насилия. Власть советов заключается с этого момента в том, что освобожденные работники как доверенные лица доверенных лиц, действуют в качестве своих доверителей («трудящихся») и вместо них. «В качестве» в данном случае означает, что эти «дважды» доверенные лица в социальном плане отличались (располагая более значительными культурным, социальным и символическим капиталами, двигались по другим социальным траекториям...) от своих доверителей, также как дворянин Ленин разительно отличался от питерских рабочих, но говорили и действовали от их имени, выражали их интересы (или то, что принималось самими трудящимися в качестве своих интересов) и т. д. Механизм делегирования и представительства, лежащий в основе советской власти (в той же мере, в какой на нем основаны все западные демократии), не только не ведет к социальной однородности, но напротив, в расширенном виде воспроизводит неравенство агентов, с которым советы (по мысли российских теоретиков коммунизма) призваны были бороться. Советы по сути дела воспроизводили неравномерное распределение капиталов среди граждан. Во-первых, они интегрировали в себя в качестве непосредственной демократии лишь тех, кто имел необходимый культурный и экономический капитал (как минимум — свободное время), чтобы заниматься политикой. Во-вторых, в качестве представительной демократии советы, на словах декларируя необходимость привлечения к управлению государством «широчайших народных масс», на деле способствовали формированию социального корпуса профессиональных политиков и администраторов — номенклатуры. Чем меньшим объемом капиталов обладают доверители, тем более самостоятельны доверенные лица. Особенность же делегирования «рабочих и крестьян» состояла в том, что в силу их обделенности всеми видами капиталов, делегирование своих полномочий, подразумевавшее полный отказ от участия в (материальных и символических) доходах освобожденных работников (номенклатуры), было для них единственной возможностью заявить о себе, хоть как-то выразить свои интересы через «своих» доверенных лиц. Отсутствие у доверителей ресурсов, необходимых для самостоятельного производства политических практик, наделяло доверенных лиц совершенной свободой действий, которой они в полной мере воспользовались во время «коллективизации», «индустриализации» и т. п.

Однако для целей нашего исследования важнее проанализировать процессы делегирования и представительства внутри большевистской партии. Отметим, что РСДРП— ВКП(б)— КПСС создавалась и функционировала как партия рабочего класса, который не мог существовать иначе, как посредством делегирования своих прав и функций партии, порождавшей этот класс тем что, действовала от его имени и вместо него. Рабочий класс определялся через партию в соответствии с формулой: «РСДРП и есть рабочий класс», причем лишь партия способна реализовать рабочий класс как действительную политическую и социальную силу, а изолированные агенты (рабочие) не могут объединиться в мобилизованную для борьбы группу, так как они бедны капиталами, и поэтому вынуждены к долгосрочному и безусловному делегированию полномочий и функций политического и символического представительства освобожденным профессиональным работникам, организованным в партию. РСДРП— ВКП(б) в качестве партии доминируемых, «...у которых нет иного выбора, кроме отказа от прав или самоотречения в пользу партии, этой перманентной организации, которая должна создавать представление о непрерывности класса, всегда стоящего перед опасностью впасть в прерывность атомизированного состояния (с уходом в частную жизнь и поиском путей личного спасения) или в ограниченность борьбы за сугубо частные цели» [12], должна была предоставить и своим доверителям и своим членам развернутую программу мышления и действия, а взамен требовать от них неограниченного кредита доверия. В этом заключается одно из отличий партии доминируемых от партии доминирующих, которые ограничиваются партиями-ассоциациями, организованными по типу клубов и имеющими в лучшем случае общую идеологию. Для выработки программы и организации действий партии большевиков, состоявшей из обездоленных в культурном отношении агентов, требовался мощный аппарат, состоящий из профессионалов, располагавших значительными культурными, политическими и иными ресурсами. Всеобъемлющее делегирование полномочий и политико-культурная зависимость как социальной базы партии, так и рядовых членов привели к исключительно высокой концентрации политического капитала в аппарате ВКП(б). Заметим особо, что практика постоянных чисток и наборов искусственно поддерживала высокую долю рабочих среди членов партии и создавала исключительно благоприятные условия для консервации политико-культурной зависимости основной массы партии от аппарата.

Для того чтобы объяснить процессы формирования и функционирования номенклатуры, мы должны рассмотреть особенности делегирования аппарата партии, понимаемого как социальный корпус доверенных лиц — переход от съезда к ЦК, от ЦК — к Политбюро. Аппарат являлся социальным корпусом в том смысле, что был общностью агентов, воспроизводимой и регулируемой системой институций, связанной общим габитусом и мобилизованной для политической борьбы. Понятно, что в силу проанализированных выше особенностей делегирования «рабочих и крестьян» этот аппарат был мощным и многочисленным, наделенным широчайшими полномочиями. Слабая обратная связь с доверенными лицами способствовала концентрации власти в руках освобожденных работников и развитию тенденций к самовоспроизводству аппарата. Поэтому аппарат делегировал власть над собой тем освобожденным работникам, которые полностью от него зависели и в силу этого действовали в его интересах. «...Существует известная и причем не случайная структурная общность между аппаратом и определенной категорией людей. Их можно охарактеризовать в основном негативно, как напрочь лишенных качеств, обладание которыми могло бы вызвать интерес в известный момент и в рамках определенного поля деятельности. ...Аппарат обычно возносит на пьедестал людей надежных... Потому что у них нет ничего, что они могли бы противопоставить аппарату» [13].

Таким образом, аппарат, с одной стороны, на протяжении всей советской истории пытался контролировать состав доверителей, не допуская массового притока в ряды партии носителей большого политического и культурного капитала (чистки партии и «рабочие наборы», репрессии против старых кадров, накопивших значительный личный политический капитал, квотирование при приеме в партию), а с другой — делегировал власть над собой «блистательным посредственностям» вроде И.В. Сталина или Л.И. Брежнева, т. е. агентам, не располагающим значительными личными (не делегированными аппаратом), политическим и культурным капиталами.

Воспроизводство аппарата в том виде, в каком он существовал в 30-х — 40-х г. было возможно лишь при условии невысокого политического и культурного уровня его доверителей и удаления из рядов самого аппарата всех кадров, имевших опору вне него. Репрессии объективно повышали управляемость аппарата, поддерживая в нем непрерывное напряжение. Но как метод управления и воспроизводства они были возможны лишь при низком уровне образования и профессиональной подготовки как самого аппарата, так и партии в целом, поскольку именно дефицит культурного капитала позволял доверенным лицам доверенных лиц закреплять за своими постами огромные и не контролируемые доверителями полномочия.

К моменту начала «перестройки» характер делегирования существенно изменился в силу того, что значительно вырос уровень образования как доверителей, так и доверенных лиц. Партия перестала быть монопольным собственником политического и культурного капитала, буквально «из ничего» создающим своих освобожденных работников с помощью системы партийного образования.

Власть доминирующих слоев базировалась в советскую эпоху на капитале авторитета партии и на официальной идеологии с ее мифами и ритуалами. Властные позиции на предприятиях и в народном хозяйстве в целом не подчинялись чисто рациональным принципам разделения труда, они часто дублировались партийными руководящими структурами, так что все предприятия, колхозы, совхозы, система образования и науки, творчество и здравоохранение были под управлением партийных функционеров, чье руководство и контроль покрывали все без исключения области деятельности. Но с другой стороны, руководители предприятий и учреждений, шедшие по профессиональной стезе, неизбежно вовлекались в партийные структуры, а начиная с определенных руководящих постов, становились членами ЦК (точно также и исключенный из партии руководитель автоматически лишался своего места). Можно таким образом констатировать альянс партии, госслужащих и хозяйственных руководителей.

Важно отметить, что формирование советских элит в 20-е — 40-ые г. представляло собой полную смену старых элит, существовавших до революции, практически полное обновление доминирующих (порой несколько раз, последовательно, до полной смены) с вытеснением или физическим уничтожением прежних руководителей, высокопоставленных госслужащих, дворянства, специалистов. Этот период отмечен становлением контрэлит, обладавших изначально очень низким культурным капиталом, имевшим «трудовое» происхождение, но обладающим практическим чувством («классовым чутьем») и бывших, конечно же, членами партии. Эти люди и стали социальной базой новой контрэлиты — номенклатуры. Выбранные партией, они получали необходимое образование в партийной системе или же по специальности, в школах партии или в вузах, а затем делали очень быстрые карьеры. Такая группа «выдвиженцев» была с самого начала противопоставлена «прежним». Последние часто использовались (в соответствии с ленинским декретом) советскими предприятиями и учреждениями на подчиненных должностях, в качестве простых исполнителей. Конечно же, были и исключения из этого правила, когда «буржуазные специалисты» делали карьеры при советском режиме (как, например, А.А. Богомолец, А.Н. Крылов, А.В. Щусев). Новая политическая и культурная элита из «выдвиженцев» легитимировала и стабилизировала режим.

Новая революция или «контрреволюция» начала 90-х годов в отличие от Октябрьской революции не привела к круговороту элит. Взамен старым советским элитам, несмотря на все «радикальные» реформы не пришла контрэлита, поскольку не изменились основы сложившегося при советской власти социального порядка. Реформирование экономических и социальных отношений, начавшись сверху, с реформы и раскола в партии и ЦК, не ставило перед собой цели передачи власти другому слою или смену парадигмы социальной мобильности. Возможности для собственного воспроизводства имели лишь хозяйственная и культурная элиты, однако именно они, а в особенности, промышленники столкнулись с большими трудностями в сохранении своих доминирующих социальных позиций в реформированном российском обществе.

Положение бывших бюрократов в сегодняшнем поле экономики

Сегодняшние социальные трансформации и реформы отличаются от тех, что были характерны для периода между Октябрьской революцией и Второй мировой войной, поскольку значительные перемены на рынке руководящих постов и изменение социально-экономической системы в целом не привели к обновлению элитных групп, т. е. агентов, занимающих доминирующие позиции в социальном и, более конкретно, в экономическом поле. Реформирование социально-экономической системы, начавшись с раскола в партии и первых перестроечных указов, либерализирующих хозяйственную самостоятельность экономических субъектов изменило структуру доминирующих позиций в поле экономики и сам рынок постов (что впрочем не означает смену индивидов, занимающих соответствующие позиции). Реформы имплицитно (а порой и явным образом) предполагали реализацию в первую очередь интересов бюрократической верхушки. Вместе с тем, реформа проводилась силами тех, кто среди доминирующих занимал подчиненную позицию, а следовательно, в условиях старой советской системы с ее строгими принципами формирования номенклатуры, был ограничен в своем продвижении и в объеме делегированной власти. Если мы рассмотрим различные сектора номенклатуры (политический, экономический, культурный или хозяйственный) и различные ее иерархические уровни (центральные власти, региональные, местные, промышленность, сельское хозяйство и т. п.), то увидим, что они принимали неравное участие в перестройке.

Разная степень вовлеченности советских элит в реформы соотносится с более или менее значимой модификацией строения сегодняшних элит. Так, сектор, испытавший самые сильные перемены, это, безусловно, финансы, банковская система, а наиболее стабильный и менее всего затронутый процессом смены — нефтегазовая добывающая промышленность. Однако, если бывшие хозяйственные и, отчасти, промышленные элиты смогли воспроизвести себя, то сказанное не относится к политической коммунистической элите, которой не нашлось места на новом экономическом рынке: многочисленные представители партийной элиты «конвертировались» (в смысле религиозного «обращения») в демократические и либеральные политические течения.

Наше исследование [14] показывает, что верхушка советской партийной элиты — Политбюро, ЦК КПСС, не смогли конвертироваться и найти свое место в новом социальном пространстве. Этому есть несколько объяснений, более и менее весомых факторов, среди которых нужно отметить один, достаточно простой, но весомый — практически все члены Политбюро и первые лица аппарата ЦК имели пенсионный возраст к началу перестройки. Другие объясняющие факторы ограниченной «конвертируемости» высокой номенклатуры кроятся в ее групповых диспозициях (групповом габитусе), сформированных ее практиками и механизмом селекции. В частности, речь идет о «трудовом» происхождении и «рабочей» социальной траектории (необходимость рабочего стажа в начале партийной карьеры) советской партийной верхушки, а следовательно, о специфических условиях первичной социализации. Система диспозиций, составляющих исходный индивидуальный габитус будущих (а теперь уже бывших) представителей номенклатуры партии, формировалась в трудных материальных условиях, в годы войны или первые послевоенные годы, откуда характерные для них дисциплина и самодисциплина, ограничения и самоограничения, большая способность адаптации к трудным ситуациям, несмотря на определенную ригидность в отношении необходимых перемен и минимальная ценность жизни (или судьбы) отдельного индивида.

Следующее за этим поколение и, особенно, дети партийной и хозяйственной номенклатуры, выросли в других социально-экономических условиях, при другой политической конъюнктуре в стране и в мире в целом. Часто они имели опыт проживания за границей или путешествий (более или менее продолжительных) в западные страны; им был знаком стиль жизни и организация труда, разительно отличающиеся от тех, что они наблюдали в СССР. Дети часто имели хорошее образование, как общее, так и профессиональную подготовку, полученную в наиболее престижных учебных заведениях (хорошее владение иностранными языками, лингвистическая практика, стажировки за рубежом, работа за границей или во внешнеторговых ведомствах и т. п.). Что касается высокопоставленных функционеров так называемого «второго эшелона», занимающих вторые позиции в бюрократической иерархии, то они часто имели больше свободы, чем первые, что особенно справедливо для промышленников, поскольку они были в меньшей степени ангажированы в политическую игру и в большей степени в производство. Анализ показывает, что в целом «второй эшелон» как воображаемая социальная группа, состоит из индивидов, обладающих большим профессиональным опытом в своей области деятельности, значительными социальными ресурсами в виде прочной сети профессиональных связей (как в стране, так и за рубежом) и бюрократическими навыками. Все это в совокупности дало им определенные преимущества при переходе в частную экономику и способствовало, по всей видимости, их активному участию в (и самой инициации) радикальных экономических реформах.

Рынок высоких постов для функционеров (какбывших, так и нынешних) значительно диверсифицировался с установлением в России посткоммунистического политического режима и с формированием системы рыночных организмов. Речь здесь идет не только об умножении правящих институций и о многочисленных комиссиях и комитетах, ответственных за проведение экономических реформ, но также и о рынке постов, дающих возможность достичь достаточно высоких позиций в рамках собственно сектора частной экономики. Так, увеличение числа крупных частных (в широком смысле слова, т. е. негосударственных) компаний и больших приватизированных предприятий показывает заметный рост «высоких» — как в материальном, так и в символическом планах — постов. Конечно, не нужно забывать, что объем властных полномочий, даваемых принадлежностью к бывшей номенклатуре (партийной и хозяйственной), был много больше, чем объем власти, которую получает экс-функционер, ставший предпринимателем, хозяином даже очень крупного предприятия или компании. Вместе с тем, в аспекте доминирования в данном рассматриваемом пространстве, обе эти позиции — и старая, и новая — сравнимы и находятся в отношении гомологии. Например, индустриальная элита (всегда стоящая немного в стороне от других советских элит в силу того, что формировалась скорее по профессиональному, чем по идеологическому принципу), которая теперь конвертировалась в патронат — владельцев крупных частных предприятий, сохраняет по-прежнему свою доминирующую позицию в национальной экономике.

Инвестиции бюрократического капитала в новый рынок постов

Если рассмотреть характерные для постсоциалистического общества принципы дифференциации, то можно увидеть, что одно из главных различий между социальными пространствами капиталистического и социалистического типа заключается в том, что экономический капитал официально (а во многом и действительно) не имел большого значения. Он был как бы выведен из игры, а доступ к материальным благам и преимуществам, которые повсюду «оплачиваются» экономическим капиталом, обеспечивался другим образом. В такой ситуации относительный вес культурного капитала в общем объеме капитала сильно возрастает.

Но, само собой разумеется, что различия в шансах присвоить редкие блага или услуги не могут соотноситься только с различиями в культурном капитале. Следовательно, нужно предположить, что существует другой принцип дифференциации, другой вид капитала, неравное распределение которого лежит в основе обнаруживаемых различий, в частности, в качестве и уровне потребления, в стиле жизни. Этот принцип дифференциации можно было бы назвать распределением бюрократического капитала, обладание которым обеспечивает своим владельцам частную форму присвоения общественных благ и услуг (квартиры, машины, больницы, школы и т. д.). Когда другие формы накопления находятся под более или менее полным контролем, именно бюрократический капитал, который иногда выступает в виде политического или партийного, становится важнейшим принципом дифференциации.

В нашем анализе бюрократического капитала мы опираемся на определение капитала государства, данное П. Бурдье: «Государство есть завершение процесса концентрации различных видов капитала: физического принуждения или средств насилия (армия, полиция), экономического, культурного или, точнее, информационного, символического — концентрации, которая сама по себе делает из государства владельца определенного рода метакапитала, дающего власть над другими видами капитала и над их владельцами» [15]. Метакапитал государства имеет синкретическую природу и может быть преобразован в любой другой вид капитала. Бюрократический есть особая форма метакапитала государства. В СССР метакапитал государства распространялся на все области жизни общества: образование, искусство, науку, коммуникации, здравоохранение, пространство и время... Бюрократический капитал в СССР функционировал в качестве политического и социального одновременно.

Власть в субполе бюрократии связана с простым заниманием должности. Посты в государственном аппарате являются собственностью правительства (выступающего от имени государства в целом) или, по мере возможности, «частной» собственностью бюрократа. Чем выше положение бюрократа в государственной иерархии, тем больше в его распоряжении «бюрократической собственности». Отношение между собственником — коллективным или частным — и его постом состоит во владении, распоряжении и использовании прав и функций, делегированных данному посту. Приватизация должностей приводит к тому, что традиционная вертикаль управления заменяется горизонтальными отношениями, когда каждый пост становится более или менее «независимым», а бюрократ считает свой пост личным владением, где он свободен распоряжаться.

Бюрократический капитал — это очень неустойчивый вид капитала, трудно поддающийся управлению, что объясняется главным образом тем, что он не гарантирован юридически. Он формируется в практике и накапливается практически, за годы работы. Этот вид капитала непередаваем, его невозможно унаследовать (если сегодня дети номенклатуры стали крупными предпринимателями, собственниками, то это не означает, что они достигли сравнимого с родителями уровня в социальной иерархии). В этом смысле бюрократический капитал сходен с социальным с той разницей, что первый действует от имени государства, т. е. квази-обезличенно, в то время как второй есть признание личной принадлежности к некой группе. Неустойчивость и особенности бюрократического капитала таковы, что как только бюрократ покидает свой пост, он не имеет более возможности ни сохранять, ни аккумулировать этот вид ресурсов. Единственной неотделимой от своего носителя формой этого капитала остается инкорпорированная, в то время как другие его формы конвертируются (или могут быть конвертированы) в другие виды капитала.

Для того чтобы обнаружить и проанализировать бюрократический капитал, мы предлагаем различать следующие три его формы.

—  Объективированная: ресурсы, имеющиеся в распоряжении бюрократа, занимающего данный конкретный пост, т. е. предприятия, учреждения, материальные и финансовые ресурсы, находящиеся под контролем и управлением данного функционера.

—  Институционализированная: звания, награды, посты (занятие выборных постов в партийных, советских или профсоюзных структурах различного уровня, звание Героя социалистического труда, орден Ленина, значок «50 лет в КПСС» и т. д.).

—  Инкорпорированная: компетенция, опыт, навыки работы, диспозиции, связанные с руководящей работой, власть и влияние в официальных формах, а также практические схемы, специфические приемы и умения, специфическая манера держаться и одеваться (телесный экзис).

При внимательном рассмотрении этих трех форм можно увидеть, что «способность к конверсии» каждой из них неравна. Так, если мы возьмем объективированную форму, то эта форма бюрократического капитала, очевидно, конвертируема в экономическом смысле, точнее говоря, она поддается приватизации. Собственность (государственная, общественная), находившаяся под контролем данного бюрократа, становится (его) частной собственностью, конечно, в определенных границах, в случае, когда тот становится хозяином приватизированного предприятия. Вместе с тем, если ресурсы, бывшие под контролем функционера не могут быть приватизированы, или если тот покидает свой пост и уходит из границ подконтрольной области, эта форма бюрократического капитала далее не конвертируема.

Институционализированная форма бюрократического капитала — все то, что составляет его объем и вес и что объединяет его с социальным капиталом в плане, ассоциирующемся с властью государства — имеет очень большие ограничения в возможностях конверсии в другие виды. В подавляющем большинстве случаев институционализированная форма бюрократического капитала имеет минимальный «обменный курс» и теряет свою значимость вместе с политическими изменениями и с переходом к рыночной экономике. Однако нужно особо выделить случай принадлежности функционера к корпусу «комсомольцев» — ЦК или региональных комитетов ВЛКСМ, которые очень плотной и многочисленной группой влились в частную экономику, пользуются взаимопризнанием и взаимоподдержкой и часто объединяются в новые предпринимательские организации (самое яркое тому подтверждение — Торгово-промышленная палата, собравшая под своей крышей бывших членов МГК ВЛКСМ). Этот случай конверсии заслуживает особого рассмотрения, поскольку он связан с началом становления новых экономических отношений в России.

Инкорпорированная форма бюрократического капитала трансформируется за годы работы на руководящем государственном посту в бюрократический габитус. Она неотделима от своего носителя и не может быть конверсирована в какой-либо другой вид капитала. Бюрократический габитус, понимаемый как совокупность практических схем, применяемых агентом в любой деятельности, характеризуется большой инертностью и переносится своим носителем в новое социальное пространство и в новые позиции в экономическом поле. Рассматривая процесс инкорпорации бюрократического капитала, французские социологи Б. Бертэн-Муро и М. Боэр, которые исследовали глав 200 самых крупных предприятий Франции, выделили три степени такой инкорпорации и соответственно три типа руководителей: гражданские, функционеры и технократы. Они подчеркивают: «Вирус административной бюрократии не передается при простом контакте с государством: если срок службы менее пяти лет, то риск заражения еще не велик и данное лицо остается гражданским, при стаже службы от пяти до пятнадцати велика вероятность превращения в функционера душой, а если некто находится на службе государства более пятнадцати лет,— он становится технократом» [16].

Заметим, что в условиях, когда рынок еще не сложился и частный сектор экономики находится в постоянных трансформациях, существует масса трудностей и неясностей в регламентации предпринимательской деятельности. Огромное число законов, постановлений, подзаконных актов и т. д., порой противоречащих друг другу и умножающие неустойчивое положение предпринимателей, порождают такую ситуацию, при которой неизмеримо важную роль начинают играть мелкие и средние бюрократические структуры, функционеры, которым государство доверило контроль и регламентацию (выдача различных разрешений, лицензии, налоги и пр.) деятельности частных предприятий и которые имеют широкие возможности для произвольного толкования своих обязанностей и прав. В таких условиях важно умение пользоваться ситуацией неопределенности, умение контактировать и коммуницировать с решающими инстанциями, а точнее со служащими среднего и нижнего звена в этих инстанциях. Служащие эти, сформированные государственной системой и занимающие внутри нее доминируемые, подчиненные позиции усвоили «легитимный» образ «легитимного» руководителя (руководителя «прежнего» или «старого» типа, назначенного или выслужившего свой руководящий пост в противовес «новым», «самоназванным»). Вследствие этого в настоящее время коммуникация между экс-руководителем госпредприятия и экс-подчиненным той же государственной системы происходит более легко, стороны разговаривают на «одном языке», эта коммуникация имеет парную систему символических кодов, обозначающих отношения «власть/влияние», «господство/подчинение», «официальное/неофициальное». Бывшие бюрократы могут проще разрешать свои проблемы, связанные с рассматриваемыми инстанциями принятия решений, чем «новые» руководители, которые за отсутствием бюрократического капитала обращаются к чисто «экономическим» стратегиям — взятки, подкуп и т. п.

Вместо заключения

Предприниматели с большим бюрократическим капиталом состоят главным образом из бывших функционеров, занимавших посты различных уровней (бюро и комитеты партии или комсомола, советы профсоюзов, министерства и ведомства и пр.), хотя в большинстве случаев это руководители второго уровня (заместители директоров и руководители подразделений) или члены семей продвинутых в прошлом управленцев. Эта группа состоит также из новых функционеров, занимающих позиции одновременно в двух секторах экономики — государственном и частном. К ним относятся, с одной стороны, директора приватизированных предприятий, а с другой — функционеры различных государственных институций, в особенности — комитетов по приватизации, занимающиеся помимо основной еще и предпринимательской деятельностью. Будучи непосредственно включенными в процесс построения свободного рынка, они внедряются в данный процесс различными способами: через законодательную деятельность и прямое администрирование, а также посредством ежедневных административных решений, связанных с выполнением их непосредственных функций (лицензирование и т. п.).

Бывшие бюрократы пытаются занять в новом секторе экономики позицию сравнимую или гомологичную с той, которую они занимали в прошлом состоянии социального пространства. Позиция руководителя или «организатора» производства, т. е. позиция «над» процессом собственно производства, стремится воспроизвестись на новой основе. Так, начиная с открытия частных предприятий или фирм, значительное число экс-бюрократов переходит к созданию различного рода ассоциаций, фондов, концернов, которые объединяют предпринимателей-производителей (или коммерсантов) и призваны с помощью определенных программ «поддерживать» предпринимателей. Руководители таких ассоциаций становятся как бы полномочными представителями предпринимателей перед лицом государства и правительства, но, с другой стороны, они самолегитимируются таким образом и начинают действовать уже от имени государства и при помощи средств, предоставляемых государством для «защиты и развития малого и среднего бизнеса» и т. д. Такая область деятельности очень близка прежней области компетенции бывших бюрократов, и именно здесь бюрократический капитал может быть инвестирован и «обменен» с наибольшей эффективностью.

Важный аспект деятельности бывших бюрократов состоит в том, что именно они прилагают все усилия для создания новых предпринимательских гильдий и корпусов, с их собственной регламентацией, этикой, моралью и т. п. Рассмотрение самых больших и известных ассоциаций бизнесменов и их президентов может проиллюстрировать это положение. Таковы, например, Торгово-промышленная палата, Союз промышленников и предпринимателей, Международный биржевой и торговый союз, Купеческая гильдия, которые играют значительную роль в сегодняшней экономике: во главе этих организаций стоят бывшие высокие функционеры ЦК ВЛКСМ, ЦК КПСС, союзных промышленных министерств.

Говоря о совокупности российских предпринимателей, мы хотим подчеркнуть, что они в настоящее время не конституированы в особую социальную группу, сколь-нибудь гомогенную и обладающую общими интересами и сходными практиками, имеющую свои представительные органы, программы, выборные лица или представителей, могущих действовать от имени этой группы и в ее пользу (как, например, во Франции CNPF — Национальный совет французских патронов). Российские предприниматели остаются пока еще очень разобщенными, хотя первые признаки становления их в социальную группу начали наблюдаться в виде мобилизующих движений и организаций. В качестве тенденций, намечающих становление социального корпуса предпринимателей, можно отметить организацию десятков политических предпринимательских партий (их около 40 и все они столь малочисленны, что их сложно назвать собственно партиями), клубов (объединяющих очень узкий круг крупных предпринимателей, если только речь не идет о ночных клубах), ассоциаций (в тех редких случаях, когда создание ассоциаций не преследует исключительно коммерческие цели). Однако следует отметить, что все эти структуры еще не устоялись, не отлились в застывшие формы и, как и сами российские предприниматели, находятся в процессе становления. Это положение подтвердилось, в частности, в период выборов в Думу как в 1993, так и в 1995 г., когда предприниматели не сумели объединиться в представительное движение и их партии, также как и представители по одномандатным округам оказались в проигрыше.

Сочетание большого культурного и большого бюрократического капитала позволяет их обладателям создавать новые позиции в поле экономики (новые сектора рынка, новые продукты или услуги), зачастую используя для этого неэкономические инструменты воздействия (например, проекты реформ, лоббирование и т. п.). В условиях конкурентной борьбы в поле к новому устремляются те, кто способен адаптироваться к изменяющимся условиям, обладая полнотой информации и умением проанализировать их, создавать новое с нуля. Вместе с тем, такое сочетание капиталов не является гарантией занятия доминирующей позиции в субполе частной экономики, но лишь условием, позволяющим накопление экономического капитала путем реконверсии имеющихся, условием, которое не всегда реализуется оптимальным образом. Создавая новые позиции в экономическом поле, обладатели большого культурного капитала могут быть в дальнейшем вытеснены из данного сектора более успешными в собственно экономическом плане агентами, становящимися монополистами в данном секторе рынка. Ярким примером такого рода является становление таких секторов рынка как строительство и торговля недвижимостью, финансово-инвестиционные компании, товарно-сырьевые биржи и биржи ценных бумаг.

Сноски

[1]  См., например: Агеев А., Кузин Д. Социализм и предпринимательство: проблемы совместимости // Вопросы экономики. –1990 – №3; Гимпельсон В., Назимова А. «Хозяин производства» : догма и реальность // Социс. –1991. –№8; Отношение населения к частной собственности // Вопросы экономики. –1990. –№2; Экономические и социальные перемены: мониторинг общественного мнения. –1993 –1994 и др.

[2]  См., например, результаты опросов школьников в работах: Шубкин В.Н., Чередничеко Г.А. Перестройка и молодежь // Вступление новых поколений в трудовую жизнь в условиях политических и социально-экономических реформ. М., 1992; Шубкин В.Н, Емельянов Ю.В. Профессиональные аспирации и потребности общества в кадрах // Социология образования. Труды по социологии образования. –1993. –Т.1.–Вып.1.

[3]  Учитывая постоянные изменения объема и основных характеристик этой новой социальной группы, мы не строили репрезентативной выборки предпринимателей, но, пытаясь следовать за различными этапами ее конституирования, выбирали для анализа наиболее представительные типы новых экономических агентов. Для нашего исследования был выбран качественный метод отбора респондентов (целенаправленная выборка) и соответствующие методы сбора информации (полудирективные интервью, жизнеописания, контент-анализ прессы), позволяющие избежать трудностей статистического количественного подхода. Исследование было реализовано главным образом на основе анализа жизненных траекторий предпринимателей, представляющих различные типы предприятий частной/приватизированной (или коллективной, акционерной, и т. п.) собственности, собранных методом углубленного интервью. Респондентами были владельцы и совладельцы малых и средних предприятий, а также директора приватизированных предприятий, президенты и вице-президенты банков и ассоциаций предпринимателей (52). Исследование жизненных траекторий крупных предпринимателей, которые в нашей выборке представлены в ограниченном количестве (20), были дополнены проблемно-целевым анализом их опубликованных интервью (всего проанализировано 45 напечатанных в газетах и журналах интервью).

[4] См.: Bourdieu P., Saint Martin M. de. Patronat // Actes de la recherche en sciences sociales. –№ 20/21.–1978. –P. 14.

[5] В группе опрошенных нами крупных предпринимателей (как по численности работающих на предприятии, так и по обороту), 10 человек из 20 являются бывшими директорами государственных заводов и фабрик, ставших в результате приватизации их владельцами (держателями контрольных пакетов акций), 5 человек –бывшие директора отраслевых банков и нынешние президенты коммерческих банков, созданных на их основе, 5 человек –выходцы из номенклатуры, возглавившие крупные ассоциации предпринимателей (в том числе –Торгово-промышленную палату). Все эти сегодняшние предприниматели находились на доминирующих позициях значительно раньше, чем они переместились в субполе частной экономики. В то время как среди сформированной нами относительно однородной группы опрошенных мелких и средних предпринимателей (41 человек) лишь 6 человек относятся к бывшим руководителям на уровне предприятий и 7 –бывшие секретари комитетов ВЛКСМ. Наиболее широко среди данной категории предпринимателей представлены бывшие научные и научно-инженерные работники различных НИИ (11 человек), которые до начала своей предпринимательской деятельности занимали невысокие должности (м.н.с., н.с., ст.инженер и т. п.), но которые располагали относительно высоким культурным капиталом, выражающимся в совокупности определенных профессиональных знаний и навыков, наработок, которыми они оплачивали свое вхождение в субполе частной экономики. Что же касается, например, бывших рабочих, то следует сказать, что они очень слабо представлены среди владельцев и совладельцев даже малых и средних предприятий, поскольку, будучи лишены необходимых ресурсов как неэкономической, так и экономической природы, они практически не имеют шансов на занятие в субполе частной экономики более высоких позиций, чем они имели в государственной. (См. также: Рощина Я. Стиль жизни предпринимателя: типы потребительских ориентаций // Вопросы экономики. –1994. –№7. –С. 92, чьи результаты частично пересекаются с нашими).

[6] Результаты и нашего, и многих других исследований, посвященных изучению предпринимательства (См., например, Климова С., Дунаевский Л. Новые предприниматели и старая культура // Социс. –1993. –№5; Нельсон Л., Бабаева Л., Бабаев Р. Перспективы предпринимательства в России // Социс.— 1993. –№1 и др.), показали, что среди владельцев частных предприятий очень высока доля людей с высшим образованием и со степенями кандидатов и докторов наук. Такие результаты были получены и в России, и в других республиках бывшего СССР (например, в Белоруссии, см.: Грищенко Ж., Новикова Д., Лапша И. Социальный портрет предпринимателя // Социс, 1992, №9.) В нашем исследовании не имеют высшего образования лишь 8 предпринимателей, из которых 7 –владельцы торговых палаток, причем четверо из них учатся в вузах в настоящее время.

[7] Bourdieu P. Raisons pratiques. Sur la théorie de l'action. –Paris: Minuit, 1994. –P. 33.

[8] Шайкевич А. Портрет в манере Рубенса (Верховный Совет СССР в эпохи застоя) // Общественные науки и современность. –1991. –N°2. –С. 105-118; Шкаратан О.И., Фигатнер Ю.Ю. Старые и новые хозяева в России // Мир России. –1992.–Том 1. –N°1. –C. 87-88;

[9] См., например: Чередниченко Г.А. Механизм социокультурного воспроизводства на примере средних школ с углубленным изучением иностранного языка // Образование в социокультурном воспроизводстве: механизмы и конфликты / Шубкин В.Н. и др. –М.: Институт социологии РАН, 1994 –С. 104-105

[10] Bourdieu P. Raisons pratiques. Sur la théorie de l'action. –Paris: Seuil, 1994. –P. 35.

[11] Бизнесмены России. 40 историй успеха / Бунин И. –М.: ОКО, 1994. –С. 400 –402; Крыштановская О. Новые российские миллионеры: истоки богатства, стиль жизни, политические взгляды // Известия. –4 сентября 1994.

[12] Бурдье П. Социология политики: Пер. с фр. / Сост., общ. ред. и предисл. Н.А.Шматко. –М.: Socio-Logos, 1993. –С. 185.

[13] Там же. С. 256 –257.

[14] См. так же: Головачева Б.В., Косовой Л.Б. Высокостатусные группы: штрихи к социальному портрету // Социс. –1996. –№1. –С. 50-51; Дугин Е.Я. Формула успеха = New Russians: Кто есть кто в российском бизнесе. М., 1992; Гимпельсон В. Новое российское предпринимательство: источники формирования и стратегии социального действия // Мировая экономика и международные отношения. –1993. –№6.

[15] Bourdieu  P. Esprit d'Etat. Genèse et structure du champ bureaucratique // Actes de la recherche en sciences sociales. –1993. –?96/97. –P. 52.

[16] Bauer M., Bertin-Mourot B. Les 200. Comment devient-on un grand patron? –Paris: Seuil, 1987. –P. 88, 170 –200.